С Валерием Ивановичем Чаптыновым, тогда просто Валерием, я познакомился перед армией. Накануне, состоялся семинар молодых алтайских поэтов (тогда было такое поветрие–искать таланты в литературе, живописи, музыке и так далее). И всегда эти события сопровождались стечением множества представителей прессы и, конечно, молодых непризнанных талантов, которые хотели почитать стихи и получить признание. Именно таким был Валера, студент Алтайского сельхозинститута, факультета зоотехнии.

Помнится, Лёня Мерзликин, закончивший Литературный институт и уже выпустивший в г.Москве свой первый сборник стихов «Купава», и поэт Геннадий Володин, уже печатавшийся в альманахе «Алтай», пригласили меня за винный киоск отпраздновать моё признание–на семинаре молодых поэтов мою рукопись предложили в Алтайское книжное издательство на предмет издания книги. И заодно отметить мой призыв в армию. Я приехал в г.Барнаул из г.Рубцовска на призывной сборный пункт военкомата на площади Спартака. Уж не знаю, как получилось, но «соображать» пришлось не на троих, как обычно принято, а на четверых. Четвёртым был Валера Чаптынов. Мы протиснулись в ряд между забором стадиона и киоском (разливал Лёня Мерзликин, прекрасный алтайский поэт) и по цепочке передавали стакан. Стакан был один. Так получилось, что последним в цепочке был Валера, и стакан я передал ему. В общем, Валере пришлось пить первым. Он застеснялся: самый молодой среди нас–и вдруг пить первому. Видя его состояние, я сказал:

–Пей! Все великие люди писали стихи, хотя, впоследствии, становились не обязательно поэтами, но обязательно выдающимися людьми, например: Иосиф Сталин (кстати, недавно отмечалось 135-летие со дня его рождения), Чингис-Хан, продиктовавший свой кодекс Ясу, который, во многом, написан верлибром.

При упоминании Чингис-Хана, Валерий, будучи от природы рыжим, почти красным, как медь, покраснел ещё сильнее и без разговоров выпил всё–и сразу до дна. О, молодец! Навеселе закричали мы, и Валера сразу же был принят в наше сообщество поэтов.

Я прошу прощения, что начинаю рассказ о Валере всякий раз с себя. Много времени утекло–другая эпоха. А пропуская время через себя, я нагляднее вижу Валеру.

Тогда, сразу после Омского сельхозинститута, я жил в г.Рубцовске и носился с идеей создания республики, в которой могли бы жить только молодые люди, ценз на проживание–от двадцати лет до тридцати пяти. Я предлагал сделать эту республику аграрной и доказать всем, что аграрность–это не отсталость (как всюду навязывалось нам), и сельское хозяйство может быть прибыльным. В особенности, если за дело возьмёмся мы–молодые. Первым мою идею принял и морально поддержал поэт Владимир Сергеев, стихи которого на память цитировал Александр Трифонович Твардовский. Валера был вторым. Но главное в этом признании было, что мы открылись друг другу. Он-будущий зоотехник и я-тоже зоотехник–молодой специалист. Мы читали друг другу свои стихи, делились впечатлениями о прочитанном, и мне уже тогда бросилось в глаза, что Валера мыслит по-европейски. Я ему тогда так и сказал:

–Знаешь, Валера, со стихами–не знаю, но убеждён больше, чем на сто процентов: если ты пойдёшь во власть, то сможешь многое сделать, для своего алтайского народа. Может быть, и территорию–место нам, для республики молодых, выделишь где-нибудь в горах, возле гор.Белухи, чтобы никто нас, без толку, не тревожил.

Ну, так шутили мы.

Через год я вернулся из армии–вышло постановление «парням с высшим образованием служить один год». Вернулся под Новый год, а в марте 1965 года в Алтайском политехническом институте состоялся 3-й День поэзии. Съехались поэты со всей страны. Из г.Новосибирска–Илья Фоняков, спецкор «Литературной газеты». Из г.Москвы–Марк Андреевич Соболь. Из г.Калининграда–Галина Юдаева, её тоже заметили на семинаре молодых поэтов Алтая. Были поэты из г.г.Иркутска, Красноярска–отовсюду. Ну и, естественно, наши алтайские поэты: Марк Юдалевич, Леонид Мерзликин, Владимир Сергеев, Геннадий Панов и другие, а меня (я приехал из г.Рубцовска) не включили в состав. Сказали: «И так чересчур много выступающих, прости, Слипенчук, в другой раз дадим тебе слово». Мы были с Валерой. Я почувствовал себя, что называется, «униженным и оскорблённым». Потому, что считал себя не просто поэтом, а «поэтом Божией милостью», так говорили обо мне год назад на семинаре молодых поэтов. И вдруг–мне нет места. Я сказал Валере:

–Держи мой баул. Мы стояли у двери в актовый зал Алтайского политехнического института.

–Когда все поэты–и наши, и приглашённые–будут проходить мимо нас, я пойду на сцену следом за ними. Ты же понимаешь, что никакой я не зоотехник, я–поэт!

–Понимаю! –сказал Валера. –Ты поэт, мне твои стихи нравятся.

Глядя на меня, он очень разволновался, но главное–Валера был полностью на моей стороне.

Когда мимо нас гуськом проходили поэты, я пошёл за ними на сцену. И так получилось, что последние сели первыми на сцене. И с первых всё и началось. И вот, когда стали объявлять выступающих поэтов–меня пропустили, пропустили, как пустое место. Т.е., не объявили. Я глянул в зал–пять тысяч студентов, и ни одного знакомого лица. И все улыбаются. Мне казалось, все смеются надо мной, как над самозванцем. Мне было очень больно, сердце, словно кто-то сдавливал свинцовой рукой. Валера, очевидно, почувствовал моё одиночество. Встал во весь рост в конце зала, а он невысокого роста, поэтому поднял над головой мой баул и стал трясти им, мол, держись! Я здесь! Я в зале! Я буду с тобой до конца!
Не буду рассказывать о восприятии. Волнение захлестнуло зал. Стали кричать:

–У нас в столовой хлеб чёрствый и весь побит плесенью!

Организатор Дня поэзии стал сигнализировать мне сесть и больше не читать стихов. Но зал меня не отпускал. Особенно усердствовал последний ряд актового зала под предводительством Валеры Чаптынова. Они встали в рост, взялись за руки и стали кричать, чтобы я ещё читал свои стихи.

Здесь уже последний ряд в актовом зале, в подражание Валере Чаптынову, стал скандировать мою фамилию. Никого не хотели слушать. И тогда я «скромно» заметил со сцены, что сегодня не мой День поэзии, и надо послушать других поэтов. Моё замечание привело всех студентов просто в неописуемый восторг. Они поняли, что это моя месть за то, что меня не объявили. Это был, так сказать, мой ответ Чемберлену.

После этого случая, мы с Валерой не просто подружились, а стали как братья. Между нами не было секретов. Мы рассуждали о республике, у которой должно быть прав больше, чем у автономии, это даст возможность нам (мы себя считали жителями этой республики) заключать в рамках страны более выгодные договоры и торговать, например, маральими рогами–живой валютой и т.д. и т.п.

Вскоре мы с Галой и сыном Мишей (Наташи тогда ещё не было) стали перебираться в г.Барнаул. Мы выменяли квартиру. Я стал старшим зоотехником краевой госплемстанции. Валера пришёл ко мне, пригласил меня на свой выпускной в Алтайском сельхозинституте. Попросил написать какое-нибудь стихотворение, чтобы оно прозвучало, как напутствие молодым специалистам сельского хозяйства. Он уже тогда мыслил политически. Мы болтали с ним до утра, а спать легли на балконе (в пустой побелённой квартире было душно). Спать легли, естественно, под одним одеялом, а точнее, половиком. Когда приехала Гала, моя жена, ей соседи сразу же доложили, что я нашёл себе какую-то безобразную рыжую азиатку.

В армии я написал поэму "Чингис-Хан". Её проиллюстрировал однополчанин Петя Кириллов, сделал линогравюры к поэме. После армии, я вывесил на стенах его эстампы в своей квартире, и Валера, разглядывая их, находил в себе много общего с Чингис-Ханом. Ещё ему нравился Сталин. О Чингис-Хане он говорил:

–Смотри, я такой же рыжий, как Чингис-Хан. Смотри, у меня такие же кривые ноги.

И ещё он говорил, что ближайшая ветвь к Чингис-Хану–алтайцы, но у них тюркская основа языка. Только это отдаляет. А кровь у алтайцев монгольская. Вообще, Валера мыслил по-европейски и всегда называл японцев–европейцами среди азиатов. Я всегда верил в Валеру, как в национального политика. Поэтому предложил ему, по окончании института, возглавить межрайонную станцию по искусственному осеменению животных, которая бы обслуживала два района–Усть-Канский и Усть-Коксинский. Естественно, там ничего не было. Ни места, ни стола, ни зарплаты–ничего.

Как-то Валера звонит мне:

–Печать сделал, но больше ничего нет. Четвёртый месяц не получаю зарплату, бабки сжалились–кормят.

Я говорю:

–Валера, терпи. Дело не в овцеводстве, ну что ты там в Усть-Коксе будешь разводить длинношёрстных линкольнов?! Ерунда. Ты же знаешь, почему ты туда поехал. У тебя другая задача. Тебя должны заметить как поэта, как организатора, ты–национальный кадр, тем более, мыслишь по-европейски. Тебя обязательно заметят–терпи. Ты можешь принести очень-очень много пользы своему алтайскому народу.

Вот это «ты можешь принести много пользы алтайскому народу» всегда и сразу обезоруживало его.

–Терпи Валера, линкольны от тебя никуда не уйдут.

Он, в ответ, засмеялся своим открытым, таким слегка глуховатым смехом:

–Не уйдут, конечно, если сам стану Линкольном.

– Ты им обязательно станешь. Тебя будут изучать в школах.

Я тогда был скор на ногу, быстро собрался и поехал к нему. Почувствовал, что ему, почему-то, тяжко. Приехал, глушь, конечно, но места красивейшие. Там останавливался Николай Рерих в своём переходе через Алтай. Там Валера познакомил меня с Анатолием Чичиновым, секретарём комсомольской организации Усть-Коксы. В глаза бросилась интеллигентность Анатолия, понимание всего происходящего. Он сразу понял, кто я, т.е., что я, хотя и начальник, но–не начальник, а поэт. Дал мне свою двустволку 12-го калибра походить по лесу пострелять. Я пошёл, подстрелил белку.

В тот мой приезд была такая чудесная осень, тайга горела жарким пламенем. Я написал стихотворение и посвятил его Валере.

Валерию Чаптынову

И вот—Усть-Кокса,
Есть село такое.
Две речки в нём
Ведут давнишний спор.

И день горит,
Как море золотое—
Пылает осень,
Скатываясь с гор.

И шепчет друг:
Изобрази сильнее,
Чем эта осень —
Даль и синеву…

А на глазах
Берёза бронзовеет,
Как будто в песне,
А не наяву.

И нам смешно,
И весело нам очень,
Канатный мост
Танцует над водой.

А над селом
Летит жар-птица — осень.
Летит,
Как кукурузник золотой.

И ещё есть стихотворение, посвящённое Валере. Тогда мы расставались, был дождь, бурлила речка Громотуха.

Валерию Чаптынову

Тайга плывёт, как синий дым,
Как синий дым костра.
Сто лет прожил бы у воды,
Да уезжать пора.

Давай, товарищ, посидим
И выпьем араки.
На воду молча поглядим—
Нам не избыть тоски.

Весь месяц с ней, как ни крути,
Крутили мы своё,
Она встречалась нам в пути,
И пили мы её.

И вот сейчас в осенний дождь
Нам разойтись пора,
Товарищ, как индейский вождь,
Задумчив у костра.

Мы с Валерой никогда свою дружбу не выпячивали. Но дружили всю жизнь. Нас объединяло одно чувство, которое нас всегда сближало, думаю, это-чувство принадлежности к народному патриотизму. Т.е. понимание: что тебе Богом отпущено, отпущено не тебе, а через тебя всем людям твоего народа. Именно это нас сближало, хотя мы, порой, находились друг от друга за тысячи километров.

Когда на Алтае я попал в опалу и все издательства вернули мои рукописи и перестали печатать, прокуратура умело создавала вокруг меня вакуум (обычный их приём): «Вы всего не знаете!», Валера приезжал из г.Горно-Алтайска на государственной «Волге», чтобы покатать моих детей. Он, в прямом смысле, держал на коленях моего сына Мишу. А позже, спустя годы, когда Миша занялся бизнесом, не единожды подвозил и завозил Мишу прямо во двор банка «Метрополь», чем вызывал переполох в руководстве: ничего себе Михаил Слипенчук–ездит на президентских машинах! Его подвозит сам президент Республики Горный Алтай Валерий Чаптынов!

Мне трудно судить, почему Валерий Иванович так много сил затратил, чтобы добиться, для Горно-Алтайска, не автономии, а республики, но убеждён: в его настойчивости свою роль сыграли наши студенческие мечты о республике молодых, с цензом проживания от двадцати до тридцати пяти лет. Конечно, всё это трансформировалось, приобрело удобоваримый вид и смысл. Вообще, Валера, а точнее, Валерий Иванович Чаптынов, политически очень быстро повзрослел. Помню, когда на меня началось гонение, и в мою защиту вышел фельетон в газете «Известия» «Заплата на зарплате», и моя жена Гала с радостью показала газету, нас защищающую, Валерий Иванович схватился за сердце.

–Гала, –сказал он, они шли по барнаульскому Ленинскому проспекту. –Всё только-только начинается. Сейчас включатся механизмы защиты мундиров. А дёргать будут Виктора. Наши алтайские секретари хотели просто обрезать ему крылья, а оно повернулось совсем не так, как предполагалось местной властью. И это-очень плохо. У нас ведь дают мало-мальски говорить правду тем, кто имеет весомое имя. Просто не знаю, чем всё это кончится.

Гала хотела услышать от него ободряющие слова, а ей самой пришлось давать Валерию Ивановичу валидол. Валерий Иванович оказался прав: практически два года, я находился с подпиской о невыезде. Если бы не перестройка, государственный маховик размолол бы меня в пыль.

Когда дело моё закрыли «вследствие изменения обстановки», тогда оправдательных вердиктов государство не допускало, я поехал на Алтай на Шукшинские чтения от СП СССР официальным представителем. Для меня, это было очень важным.

Во-первых, я люблю Василия Макаровича Шукшина. Считаю его рассказы классикой на все времена.

Во-вторых, мне хотелось, чтобы наши алтайские писатели, которых я вывел в «Огне молчания» поняли, что я всех простил. Что виною не они, а система. Ну кто будет отрицать сегодня, что секретарь-машинистка в горкоме партии получала зарплату лаборантки в каком-нибудь институте. Что наши хоккеисты и футболисты получали зарплату токарей-монтажников и т.д. и т.п. Порождение системы. А если человек неугоден, его можно через КРУ (краевое ревизионное управление) даже посадить в тюрьму. Всё это Валера чётко знал и понимал, поэтому и схватился за сердце. Но когда от меня отстали, и с Шукшинских чтений в с.Сростки я позвонил ему в секретариат, что на такой-то машине заеду к нему в г.Горно-Алтайск на денёк-другой, он отреагировал весьма экстравагантно.

Однако, по порядку. Меня взялся подкинуть какой-то местный бизнесмен. Почему не взять попутчика? Вдвоём в дороге веселее.
Мы выехали из с.Сростки, и где-то перед г.Горно-Алтайском мчится навстречу нам эскорт машин с мигалками. Останавливают нас, становятся спереди и сзади и дают нам отмашку следовать с ними. «Мой водитель» местный бизнесмен в ужасе. Мысленно подсчитывает–где он подзалетел. Ничего понять не может–кругом милиция. А я сразу догадался, что это Валерий Иванович, как власть, послал местную милицию встретить меня подобающим образом. И экстравагантность проявил, и подчеркнул, как он уважает старых друзей. Он очень любил не злой, а добрый юмор. И это нас тоже сближало.

В последний раз я был в г.Горно-Алтайске в 1994 году, когда у меня вышла книга «Огонь молчания». Её издал мой сын Миша в «Лениздате» тридцатитысячным тиражом. Я поехал к Валере, хотел продавать её и там тоже (уже, по тем временам, 30 тысяч было большим тиражом даже для раскрученных авторов), но потом передумал. Хотя Валерий Иванович сразу же согласился помочь. Подчёркиваю–я передумал. Мы вместе ехали в г.Барнаул (он вёз лекарство Леониду Мерзликину) и немного поговорили о политике. Обстрел Белого дома Ельциным тогда обсуждался повсеместно и был кощунственным. Мне казалось, что на этот счёт не может быть двух мнений. Валера же достаточно долго молчал. Потом сказал:

–За всё время своей работы в г.Горно-Алтайске, я не бросил в огород Бориса Николаевича Ельцина ни одного камушка. И всё, с чем я обращаюсь к Президенту (а ты же знаешь, мы-автономия бедная), Борис Николаевич всегда идёт нам навстречу.

Скажу откровенно, меня не покоробили его слова. Осуждаю ли я его за них?!–нет. Валерий Иванович ведь и шёл во власть, чтобы облегчить участь своего алтайского народа. А о себе лично он не очень беспокоился, поэтому и умер так рано. Думаю, что чем больше время будет отдалять от нас фигуру Валерия Ивановича, тем больше и значительнее она будет становиться. Потому, что основав республику, он усилил значимость алтайского народа.

Да–Алтайская Республика, да–в ней нет и не может быть возрастного ценза проживания, но она молода и открыта для всех, кто душою молод. Да–именно в этом я чувствую свою родственность с ней, во всяком случае, с делом, которому служил Валерий Иванович Чаптынов. Хотя, конечно, у каждого из нас всё происходит, по-своему.

Виктор СЛИПЕНЧУК
22.12.2014г., г.Москва